птицы начинают петь.
первые оттепели разносятся капелью и робкими трелями, с ними приходят слухи о разнесенной по свету заразе. птицы щебечут разное и нелепое, забываются, опьяненные свежим запахом вступающей в город весны - как за одним зараженным возникает второй и третий, будто в легендах о гидрах следом за первой отрубленной головой вдруг отрастают две, как незаметно портится сама суть изнутри, как пристает болезнь от одного к другому, словно подтаявшая земля к ботинкам.
к белому - белая кожа, листы свежей хрустящей бумаги "подпись, пожалуйста, здесь... и здесь", ясный полдень.
к красному - ленты и лица. вспухшие веки, бороздки слез по щеками, обглоданные прошедшим морозом, искусанные настоящим горем костяшки пальцев.
к грязному снегу засыпанных песком дорожек - земля свежей могилы и дым крематория, что чадит горькими хлопьями. смесь льда и копоти словно пыльца на розовых пластиковых лепестках. в этом веке цветы кладут все чаще искусственные - хуже, чем срезанные, те всего лишь мертвые, эти же - не_живые. отдают давящим раздражением и на языке отзываются вяжущим привкусом лжи.
к ненастоящим цветам - пока ещё настоящие люди, капающий на землю расплавленный воск и такие же жгущие слезы.
к покойникам - не липнет смерть.
выбеленные осколки, старославянская резная вязь, черный лён - пережившая собственную наивность на тысячелетие, Мара не верит слухам весенних ветров и спрашивает у тех, кто никогда не обманет. воронья ключица, позвонки горлицы, берцовые филина - из мелких частей складываются ответы, собирается истинная картина, подтверждаются донесенные слухи.
птичьи кости не лгут.
///
за высокий забор с острыми пиками, за ворота с каменными столбами Мара проходит легко - Сергей Викторович, мужчина в возрасте шестидесяти двух лет, по совместительству здешний охранник, знает её. Сергей видел смерть: несколько лет назад на руках у него умерла жена. Сергей улыбается смерти вежливо и даже машет рукой, для него смерть - Маргарита Михайловна, женщина в строгом черном пальто с белоснежным шарфом и лежащими на плечах волосами. ни капюшона, ни черепа вместо лица, ни косы.
в морге всегда спокойно, все на своих местах. Леший тоже на месте - Мара проскальзывает в секционную, подходит ближе, огибая операционный стол: у человека на столе глаза голубые, смотрящие из-под приоткрытых век в пустоту. красивые.
собственный взгляд скользит от светлых зрачков к темным, где прячется мрачная чаща старинных лесов.
- мертвые не могут умереть.
Мара смотрит и не ждёт, не делает пауз, говорит, как есть.
- не все, конечно. - в сторону лежащего на столе кивает без сожаления - в мире живых он свой отмерянный срок отбыл и направляется в царство мертвых. стоит принять, что таков порядок вещей, и смерть уже никогда не покажется страшной и грустной. - лишь некоторые.
стопка бумаг из кармана Мары падает на стол перед Лешим. листы газет и распечатанных статей пестрят заголовками, новостями последних недель: "кардиохирурги спасли рожденного на седьмом месяце младенца, проведя тринадцатичасовую операцию", "в Чертаново пятилетний ребенок выпал из окна: от смерти мальчика спас глубокий снег под окнами", "ДТП на МКАДе: вчера трое доставлены в больницу в тяжелом состоянии, по заверению врачей сегодня состояние стабильное, угрозы жизни нет". буквы и даты пляшут, повторяя узор все тех же птичьих историй, последний обрывок бумаги гласит: мужчина получил ножевое ранение и чудом выжил.
- ты знаешь, что не бывает чудес.
что-то случилось.
Мара ещё не чувствует, но уже знает. и Леший как никто другой её поймет.
